«Было дело, что текст рассказа являлся мне в полном виде. То есть начинала звучать первая строка со своим ритмом (обязательно), и важно было иметь при себе ручку и бумагу. Один раз в метро я медленно продвигалась в толпе на пересадку, и пришёл в голову полный текст. Вернее сказать, я не заглядывала за первую фразу, нужды не было. Знала, что стоит потянуть за эту нитку, клубок сам начнёт разматываться до конца.
Пошарила вслепую в сумке, ручка не нашлась. Первая фраза гудела в голове, я её специально удерживала на одной ноте, не давая ей двигаться дальше.
Кое-как выбравшись из толпы, я перетрясла всю сумку. Ручки не было! Вот это было настоящее отчаяние.
Музыка кончилась. Упустила.
Дома я кинулась записывать, но вынуждена была остановить эту затею, рассказ растаял. Всю ночь промучилась. На следующий день на работе я пошла в библиотеку и заставила себя вспомнить. Однако это было уже не то (речь идет о рассказе "Грипп"). С тех пор я боюсь остаться без ручки и бумаги и своим студентам всегда говорю: мысль приходит только один раз, больше она не явится, и ее надо записать обязательно. Неважно, одна ли это будет фраза или полный сюжет, воспоминание, навеянное чьим-то лицом, музыкой, словом или запахом (как у Пруста, астматики очень остро чувствуют все запахи).»

«Однажды я подумала, что уже есть наработанное ремесло, все повторяется, все одно и то же, удар, воспоминание, слезы, ручка, бумага, быстрое письмо, и надо от этого уходить, потому что есть опасность самоповторения. Позже я узнала, что китайские и японские мастера акварели, достигнув определенной степени мастерства, уходили от самих себя, меняли имя, способ рисования, даже руку — правую не левую, только чтобы уйти от своей манеры, от скуки умения.
И я перестала записывать. Когда оно приходило, я думала: а, ладно, хватит. Не буду.
Может быть, это еще было и потому, что мои рассказы не печатали и надежды на это не было. Ну, ещё одной штукой больше, что это изменит.»

«Всё стильное легко пародируется и тиражируется. И я однажды прочла у одного начинающего писателя буквально свой абзац. И остолбенела от горя, как жена Лота, оглянувшаяся на свой сожженный город. Меня не печатали, но мои рассказы ходили по редакциям в рукописях.»

Источник:
Людмила Петрушевская. От первого лица: Разговоры о прошлом и теперешнем.